В последние дни жизни Иона с подачи великого князя написал завещание, - благословил на свое место Ростовского архиепископа Феодосия. Это было сделано в первый и последний раз, такое "недемократическое" поставление оправдывалось происками польского короля Казимира и его подручного лжемитрополита Григория; очень им хотелось захватить московскую кафедру, - считай всю Русь. К тому же следовало пресечь тяжбы между российскими иерархами. В общем, Феодосий стал митрополитом после Ионы "по очереди", как сам Иона "наследовал" проклятому Исидору.
    Феодосий утвердился во главе РПЦ чудом. Будучи архиепископом Ростовским, он в 1455 году под праздник Богоявления Господня то ли от праздничной радости, то ли по недомыслию, громогласно, в проповеди разрешил мирянам есть мясо, а инокам рыбу и молоко, несмотря на досадное совпадение: в этом году Богоявление пришлось на воскресенье. Причем, коллеги предупреждали Феодосия, что это страшное должностное преступление. Дело дошло до митрополита. Иона созвал особый Собор и хотел было снять Феодосия. Но тот слезно покаялся, подсуетился при дворе, дал взятку жене великого князя - отписал ей село Петровское, и был прощен. К моменту поставления в митрополиты былая опала чудесным образом забылась вовсе.
    Митрополия досталась Феодосию в опасном состоянии. Новгород мечтал отделиться от Москвы и подчиниться Литве. Соответственно, и архиепископ Новгородский мог оказаться под Григорием, наследником Исидора. Псков, наоборот, пытался вырваться из-под контроля Новгорода, и тоже вносил раскол в Новгородскую епархию. Пришлось Феодосию смирять и тех и этих.
    В самой Москве тоже "состояние духовенства было крайне печально". "Многие поступали во священники только потому, что не хотели работать своими руками", а головой работать оказывались не в состоянии. Профессиональный уровень поповства упал, на литургиях и в ектениях то и дело случались конфузы: то покойного Петра московского попутают с апостолом, то князя Иоанна припечатают "крестителем" или "златоустом". К тому же приблатненные попики повадились вести "зазорную и соблазнительную жизнь". Это, как если бы сейчас дети олигархов шли не в попсу и ночные клубы, а в штат московской патриархии.
    Митрополит решился "нуждою навести их на Божий путь". Каждую неделю новый начальник собирал золотую поповскую молодежь и лично вдалбливал ей основы "святых правил". Вдовых священников насильно постригал в монахи. Тех, у которых по доносам обнаруживались наложницы, выгонял вовсе...
    Так, братцы, у нас в Москве нельзя! Тут везде, как противопехотные мины, разбросаны великосветские мозоли. Уж на какую конкретно, наступил Феодосий, чьего сынка извлек из бардака, неизвестно, но "митрополита стали клясть". Феодосий заболел от огорчения, а после выздоровления оставил престол, удалился в монастырскую келью и занялся очистительным уходом за паралитиками. Через одиннадцать лет скончался в Сергиевой лавре. Первого восточно-русского, чисто московского митрополита хватило только на три года Москвы - с мая 1461 по сентябрь 1464 года.
    Сразу же, 11 ноября был избран новый митрополит Филипп, епископ Суздальский. И потянулась прежняя рутина.
    Псков не желал подчиняться архиепископу Новгородскому. Едва успокоили.
    В Новгороде в 1470 году восстала оппозиция. Вдова посадника Марфа Борецкая не пожелала терять контроль над базарами и местным бюджетом. Мафия Марфы подняла смуту. К тому же скончался местный владыка - архиепископ Иона. Выбрали нового, Феофила, и стали готовить его к поездке в Москву на утверждение. Но литовская партия Марфы с примкнувшим к ней монахом Пименом, прокинутым при выборах владыки, бузила все круче.
    Пимен отдал Марфе "казну владычню", разворованную им, когда был ключником при Ионе. Деньги пошли на разогрев оранжевых настроений толпы. Правда, воровство раскрылось, и Пимена погнали в шею, но денежки-то уже тю-тю! Литовская партия восторжествовала. Был подписан договор о подданстве князю Литовскому Казимиру. Наивные Новгородцы забили в него пункты о своем непременном православии, и чтоб католиков на нашей земле духу не было. Казимир, естественно, согласился на все эти временные капризы. Новоизбранный владыка Феофил тоже подмахнул антироссийский договор.
    В Москве случился правительственный обморок. Новость толковали однозначно: Новгород предался в проклятое латинство! Честно сказать, так оно и было - в среднесрочной перспективе, - только новгородцы стеснялись это признавать.
    Наши, - Филипп и Иван Васильевич Горбатый, - конечно, стали писать ласковые письма, уговаривали "детей своих" не шалить, пугали их призраком Константинополя, предавшегося латинянам и преданного ими.
    Приглашали и Феофила - приехать и утвердиться без проблем. Не поехал!
    Что оставалось делать? Смотреть, как от Руси великой отваливается очередной исконный кусок, первая наша столица? Мало униатской Украины? Ну, уж хрен вам! Красная линия!
    Войско выступило на Новгород в июне 1471 года. Князь Иван выехал следом. В пути его нагнало смиряющее послание митрополита. Филипп просил не слишком там геройствовать, пожалеть "кровь христианскую". Считается, что письмо Филиппа подоспело как раз вовремя, потому что 14 июля на реке Шелони Иван III разгромил новгородские войска в пыль. По законам войны имел право рубить и дальше, но обида и ненависть к предателям были погашены, и князь успокоился заключением договора на своих условиях да контрибуцией в 15500 рублей, - чисто чтоб дорогу оправдать.
    Даже Феофил уцелел на Новгородской епархии и был поставлен в Москве единогласно.
    Как здорово все устроилось! В митрополии порядок, на границах покой, можно заняться приятными делами. Начал Филипп стройматериалы закупать для обновления Успенского собора. Но вот же черт! 4 апреля 1473 года вспыхнул в Москве страшный пожар, сгорел митрополичий двор, попортились строительные припасы. Филипп в полном расстройстве пришел во временную деревянную Успенскую церковь, упал на колени и стал в голос рыдать Господу, петь неразборчивый молебен. Прибежал великий князь, стал успокаивать батюшку: "Бери у меня, отче, сколько хочешь хором и запасов!". Но Филипп был уже невменяем. Его парализовало на одну сторону, и он попросился в монастырь. Князь отставку не принял, уложил митрополита на лечение, но случай был тяжелый, и к вечеру Филипп скончался.
    Новым Собором был избран новый митрополит - епископ Коломенский Геронтий. С Геронтием сразу возникло напряжение. Говорят, был очень крутого нрава. Сначала отказался поддаться великому князю в тяжбе из-за подчиненности Кирилло-Белозерского монастыря. Пришлось созывать особый Собор и додавливать Геронтия коллективно. Вскоре донесли, что новый митрополит и в службу вводит неприятную новизну, - ходит крестным ходом "не по солнцу" (по часовой стрелке, направо вокруг храма), как принято, а против часовой, налево. Впрочем, в книгах о направлении хождения ничего сказано не было, и возникла дискуссия. Спор закончился ничем, каждый остался при своем мнении, Геронтий продолжал гонять против часовой. Случилась трехлетняя война с Ахматом, известная у нас как "конец татаро-монгольского ига". Освободившийся от татар Иван Горбатый снова почему-то озаботился крестным круговоротом. Видать, нашептывали ему что-то участники церковных партий.
    Митрополит впал в амбицию: уехал в Симонов монастырь, бросил митрополичий посох в Успенском соборе, соглашался вернуться, только если великий князь лично "придет к нему бить челом". К этому времени понастроили довольно много новых церквей, но освящать их боялись. Как ходить при освящении? Вдруг да не туда завернем? Образуется у нас не церковное "многолепие", а сеть развратных заведений. Церковная верхушка сломалась. Стали хором убеждать князя, что Геронтий говорит правильно, и пора уже служить! Но Горбатый уперся. Обидно ему было признавать, что столетиями на Руси грешно ходили за солнцем.
    Но делать нечего, пришлось уступить. Сначала поехал звать попа на службу сын Ивана, наследник престола. Геронтий уперся. Тогда со скрипом поехал великий князь, "бил челом", соглашался на все капризы, признавал свою вину, унижался перед попом до невозможности.
    Зря он это делал. Геронтий, возвратясь, стал борзеть. Схватил провинившегося в мелочах чудовского архимандрита Геннадия и бросил его связанного в ледник - подыхать от переохлаждения. Пришлось Ивану Васильевичу бежать с боярами к митрополиту и выпрашивать милосердия.
    Через пару лет Геронтий, якобы заболев, снова уехал в Симонов монастырь. Регалии преосвященские прихватил с собой. Видно, не по-настоящему в отставку собирался. Через недельку решил вернуться. Все-таки в Москве веселее, чем в дальнем Подмосковье. Но князь ему унижения не простил. Навстречу Геронтию выскочил княжеский посланник с "просьбой" не возвращаться. Но Геронтий рвался в первопрестольную. Пару раз его ловили и силой отвозили в монастырь. Стали искать кандидата в митрополиты. Князь хотел Паисия, бывшего игумена Троицкого. Но Паисий решительно отказался, сославшись на отсутствие административных способностей, отчего ранее и с Троицкой Лавры уволился.
    Нехотя вернули Геронтия.
    Впрочем, ему отдают долю признания. Когда Иван выступил в 1480 году против Ахмата, очень ему страшно было. Партия трусливых при дворе и в войске нашептывала, что надо рвать когти, государь! И, что там греха таить, Иван струсил окончательно, бросил войско и бежал со свитой в Москву. Тут его встретили Геронтий и архиепископ Ростовский Вассиан Рыло, - двое из всей придворной братии. Вассиан принародно и прямо в лицо сказал Ивану: "Вся кровь христиан падет на тебя за то, что ты, выдав их, бежишь прочь, не сразившись с татарами!... Дай войско в мои руки - увидишь, уклоню ли я, старик, лицо свое пред татарами".
    Иван расправил плечи, заявил, что приехал только помолиться угодникам и посоветоваться с митрополитом, и вскоре ускакал в войско, ожидавшее татар на Угре. Но тут снова заиграл у князя подколенный нерв, он отправил Ахмату униженное послание и стал ждать, что дальше будет.
    Геронтий с Вассианом, в свою очередь, настрочили длинное и грозное увещевание, которое, впрочем, к адресату не успело: за два дня до его отсылки, 11 ноября 1480 года Ахмат бежал со своей ордой от берегов Угры, - не иначе, происками Богоматери, потому что Иван Васильевич никаких геройских деяний в те дни свершить так и не решился.
    Ситуация была, вообще-то, критическая. Ахмат находился в союзе с Казимиром Литовским. Тот не ударил в спину Москве только по обычной евроатлантической осторожности. Новгородцы, тем временем, обрадовались возможности освобождения. Они послали к немцам и Казимиру, пытались сколотить широкую антироссийскую коалицию. Но пока спотыкались в знаках препинания, солнце всходило с повышенной частотой, и однажды взошло над чем-то блестящим и дымным. Едрить-те в дышло! Да это ж полки московские! Каким чертом они сюда успели?!..
    Итак, получилось у новгородцев освобождение?
    Нет. Получилось следствие по делу о государственной измене.
    Первым пал владыка Феофил. Он, оказывается, был сильно обижен на Москву за конфискацию нескольких монастырских сел и желал лучше быть под литвой и поляками, чем под Москвой. При обыске у Феофила были изъяты горы золота и серебряной посуды, всякого галантерейного имущества, не приличного власти духовной. Нестяжательством Феофил болен не был. Приговор: посадить собаку без суда и адвокатов на монастырский хлеб и родниковую воду. В московском Чудовом монастыре Феофил выжил только 4 зимы. Геронтий за врага народа заступаться не стал, выборного архиепископа не пожелал, назначил своего, московского инока Сергия. Сергий выдержал в заразном Новгороде только 9 месяцев и 24 дня. Говорят, он словесно надругался над гробом бывшего новгородского архиепископа Моисея, обозвал его "смердовичем". Тут же Сергия накрыло "изумление", - помешательство по-нашему. Но это ложь. Просто Сергий стал гнобить новгородских вольнодумцев, установил высокие налоги, заставлял местных служить правильно, а не абы как. Ему во сне стали являться покойные новгородские первосвященники и уговаривали коллегу не наглеть. Но он не слушал, и вскоре был поражен "невидимой силой". Геронтий опять прислал в Новгород своего человека.
    Аналогичную поддержку великокняжеской власти Геронтий оказал и при взятии в 1489 году вятских городов. В этом же году Геронтий скончался, и на его место после двухлетней проволочки воссел симоновский архимандрит Зосима.
    Летописец вздыхает: "...настоящий выбор оказался крайне неудачным, потому что Зосима втайне держался ереси жидовствующих, новгородских еретиков".