|
История, тем
временем, не стояла на месте. Ползли, ползли по Руси милые нашему
сердцу бомжи и кликуши, несли страшные вести о неминуемом приходе
грозного царя.
Ожидался
либо царевич Павел, либо покойный, но вечно живой Петр III, либо кто-нибудь
еще, не столь въедливый, как "матушка".
Екатерина
сама была виновата в этом. Не постигла она своим ангальтским умом,
что в России жертвоприношение - главный национальный мотив и единственная
жизнеспособная национальная идея. Нельзя здесь убивать популярных
людей, нельзя сгонять их со съездовских трибун, нельзя называть в
центральной печати "помесью свиньи и лисы". Нужно действовать по-другому.
Нужно неожиданно прощать приговоренного, назначать на крупную фиктивную
должность, кормить и поить, не забывая вываливать его на трибуну в
пьяном виде. Лучший способ политического убийства в России - это демонстративное
внутреннее разложение персонажа. А Екатерина угробила двух царей,
Петра да Ивана, и это ей икнулось.
Вот
краткая партитура икоты:
1.
Корнет Опочнин, "сын английского короля и царицы Елизаветы", естественно,
более достоин быть нашим монархом, чем немецкая принцесса (1768).
2.
Польский повстанец Беневский в 1771 году организует мятеж на
камчатской каторге в пользу наследника Павла. Бунтовщики разбивают
тюрьму, приводят к присяге Павлу все туземное население, захватывают
казенный галеон "Св. Петр", и грозно отчаливают на Питер в обход Евразии
и Африки. Но по дороге увлекаются пиратством и растворяются в южных
морях.
3.
В 1772 году несколько солдат гвардии сговариваются бунтовать
в пользу Павла. А если он не согласится на престол, то убить его,
и привычно свалить это дело на Екатерину. А что? Она всех убивает!
4.
Появилась и дама-самозванка. Очаровательная особа, оставшаяся для
следствия анонимной, а нам известная как княжна Тараканова, выдавала
себя за одноименную дочь императрицы Елизаветы Петровны. Граф Алексей
Орлов-Чесменский занялся "принцессой", выследил ее в Пизе. Снял для
дамы квартирку, натурально отработал любовь, заманил соблазненную
соблазнительницу в Ливорно на русский корабль и отправил в Питер.
Там особисты уморили несчастную в Петропавловке. Она скончалась от
желудочной болезни в декабре 1775 года, но нам такой финал
не понравился и мы решили, что пусть лучше "Elisabetta", княжна Тараканова
утонет в своем каземате во время наводнения 1777 года. Эта
трагическая гибель мастерски запечатлена на картине художника Флавицкого.
5.
В 1788 году в Митаве обнаружился живой и невредимый "Иоанн
Антонович".
6.
Не сгинул и "ПетрII" - беглый солдат Лев Евдокимов.
Одновременно,
шумной толпой грядут "Петры III":
7.
Солдат Гаврила Кремнев (1765).
8.
Армянин Асланбеков.
9.
Степан Малый в Черногории (1767).
10.
Там же - Зенович (1773).
11.
Фома Мосягин (1774).
12.
Метёлка (1774).
13.
Крестьянин Сергеев (1776).
14.
Беглый солдат Петр Федорович Чернышев.
15.
Безымянный донской казак. Ну, этот - типа Остапа Бендера: ездил по
степи с "секретарем", назывался Петром III, принимал дары и присяги.
16.
Самый крупный карась - Емельян Пугачев.
17.
Ханин в 1780 году назвался спасшимся Пугачевым - Петром.
И
было еще множество слухов, что в некой тюрьме сидит законный царь
и т.д., и т.п. Так что, к приходу Пугачева мы были вполне подготовлены.
Можно сказать, мы его радостно ждали, уморившись строгостями планомерной
жизни на немецкий лад.
Донской
казак Емельян Пугачев с 18 лет участвовал в походах Семилетней войны.
В екатерининской армии ему не хватало степной воли, и он часто попадал
то на губу, то под плеть.
После
демобилизации Пугачев влип в уголовное дело - помог бежать из-под
стражи кому-то из своих родственников. За это его самого посадили.
После двух побегов наш Емеля оказался на Украине. Тут, на польской
границе его посетил дух самодельного монарха Григория Отрепьева. И
стал Емельян тоже косить под царя. Но начал свой поход Пугачев не
с разложившейся имперской окраины, - тут и казачества никакого уже
не было, а из самого центра России.
Емельян
пробирается на Урал, - здесь без конца возмущаются заводские рабочие,
- но попадает под стражу и высылается в Казань. Его дело медленно
рассматривают, потом завершают пропиской порки и ссылкой в Пелым,
но Емельян удачно бежит из кутузки в мае 1773 года.
В
Иргизе он объявляет себя Петром и прельщает сообщников складными рассказами
из дворцовой жизни: каким макаром он любил Императрицу, как она его
не выдержала, и как он спасся путешествием в Египет-Польшу-Иерусалим.
Братва
в банде, вообще-то, монархии не хотела. Мечталось ребятам о мировой
революции и всероссийской казачьей республике. Но приятно было и в
Империю поиграть.
Емельян
женился на деревенской девке, провозгласил ее императрицей, назначил
ее подруг фрейлинами, бандита Чику - графом фельдмаршалом Чернышевым,
других пацанов - Орловым, Воронцовым, Паниным. Тут уж и без обеих
столиц было не обойтись. Две станицы под Оренбургом срочно переименовались
в Москву и Петербург, - пока до настоящих не дотянулись царственные
лапы Емельяна. Новый император устраивал ежедневные смотры войскам.
Благо, гвардии было навалом, - башкиры, калмыки, мещеряки. Вскорости
и цесаревич Павлик не выдержал строгостей Зимнего дворца - вынырнул
у папы-Пугача. Не вполне умытого беспризорного пацана уважительно
называли в банде Павлом Петровичем.
Это
беспредельное пиршество соблазнительно действовало на народ, и за
несколько дней вся юго-восточная краюшка имперской карты окрасилась
тревожным пролетарским цветом. Началась осада Оренбурга.
В
Питере сначала взволновались не очень. Осенью женили своего Павла
Петровича, но в ноябре 1773 года спокойно уже не сиделось.
Акции Емельяна стремительно росли. Вот кривая его биржевого курса
(краткосрочный, месячный интервал, - с сентября по декабрь 1773 года):
1.
250 рублей за труп;
2.
500 целковых за живое тело;
3.
5000 за труп;
4.
10000 за живого;
5.
28000 и более (торг уместен) - за поимку живьем.
Три
полка под командой бывшего съездовского маршала Бибикова отправились
к осажденному Оренбургу. В марте 1774 года поэт Державин, помощник
Бибикова отличился планированием операции, в которой Голицын разогнал
пугачевцев под Татищевой крепостью.
Затем
Бибиков умер от худого климата, а конфликт перешел в позиционную фазу
и приобрел международное звучание. И дело тут не в Пугачеве, - при
европейских дворах стали известны письма, которые Бибиков писал с
дороги. С удовольствием цитировались пассажи полководца о поразившей
его тупости, звероподобности, аморальности населения, каком-то анархическом
духе, витающем над бескрайней степью.
В
Москве тоже раздавалось холопское бормотание. Три года назад здесь
бушевала эпидемия чумы, народ озверел от ужаса. Чуму удалось прекратить,
только убив архиепископа Амвросия. Теперь снова что-то восходило из-за
мутного восточного горизонта, и хотя бунта пока не было, но убивать
уже хотелось.
"Невозможно
подавить этот мятеж одной только силой оружия, - писал Бибиков, -
необходимо отыскать какое-либо средство удовлетворить народ, имеющий
справедливое основание к жалобам". Эх, господа! Неужто вы не поняли,
не угадали этого средства? Это - волшебство, щучье веление, которое
Емеля наш очень своевременно извлек из мертвой яицкой проруби! Люди
халявы хотят, гуманитарных разносолов, титулов придворных, поголовного
дворянства, пролетарской гегемонии. А вы, небось, о справедливых условиях
труда рассуждаете?
За
этими рассуждениями дождались Пугачева под Казанью. Тут ему повезло
больше, чем у Оренбурга, поэтому и гулялось веселей. 2000 домов составили
победный фейерверк, монастыри и церкви пылали самыми яркими свечками.
Колодников казанских, конечно, распустили и тут же мобилизовали под
знамена революции. Полгода беспредел разыгрывался по разинскому сценарию.
Император
Емеля уделял первостепенное значение революционной пропаганде, учитывал
народные чаяния: его призывы жечь и рвать зубами всё белое находили
горячий отклик в рабоче-крестьянских массах.
21
июля 1774 года Екатерина решила грудью встретить "мужа". На
заседании Госсовета она объявила о намерении лично выехать в Москву
и руководить обороной. Едва матушку отговорили. Тогда она предпринимает
гениальный, поучительный для нас кадровый ход: назначает "диктатором
подавления бунта" Петра Панина.
Панин,
брат графа Никиты, обиженный недооценкой военных подвигов проживал
в Москве, слыл ярым оппозиционером, писал крамольные статьи, мутил
помаленьку либеральную общественность. Но как же он, извлеченный из
небытия, стал рыть землю! - Екатерине пришлось урезонивать его, удерживать
от непомерной жестокости.
Но
и противная сторона тоже не в фантики играла. Помещики, офицеры, духовенство
на захваченных Пугачевым территориях уничтожались под корень - с детьми
и старухами. "День мой - век мой!" - этот девиз, внесенный впоследствии
в признательный протокол доопроса, Пугачев экспроприировал у короля-солнца
Людовика XIV. Apres nous le deluge! - гуляй, пока не сдохнешь, а там
- хоть потоп!
Наконец,
в середине 1774 года удача вернулась к правительственным войскам.
Оказалось, что увлеченное классовыми битвами население забыло в этом
году пахать и сеять. Все справедливо надеялись на еду из барских кладовых
и московских пассажей. В Поволжье начался голод. В августовской битве
под Царицыным И.И. Михельсон скосил 2000 голодающих, 8000 захватил
в плен. Панин остановился в Пензе и отсюда распространял белый террор.
Народ попрятался в норы, бунт затих.
Далее
сработала памятная с разинских времен схема.
Обещанные
28000 серебренников воспалили воображение пугачевских казначеев. Рабитый
Михельсоном, Емельян Иваныч бежал на Урал, но был арестован неверными
товарищами-казаками. 14 сентября он уже отмечал годовщину своего выступления
в смотровой клетке. Среди первых зрителей оказался А.В.Суворов, как
раз поспевший в этот зверинец к шапочному разбору. Клетка с народным
героем проследовала через Симбирск в Москву, где 10 января 1775
года он был четвертован.
И
даже здесь "матушка" Екатерина явила милость. Емельяну, как бы по
ошибке палача, сначала отрубили голову, а уж потом - руки-ноги. Да
и во время следствия Екатерина настрого запретила применять пытки,
- хоть и липовый, а все-таки муж...
|
