Должна была прийти в голову вождю и естественная мысль о единственности управления. Никто не должен был оставаться независимым в своем начальствовании. А сбоку царя все время обреталась православная наша церковь. Патриарх Московский, как мы помним, был чем-то вроде Папы Римского, и мог при случае повысить голос. А этого - при обычном похмелье – ох, как не хотелось. И вот в 1700 году очередной патриарх Адриан благополучно отправляется к своему небесному начальнику с докладом. Перед этим он долго болеет, запускает дела, казна церковная разворовывается, и проч. Петр принимает историческое решение «повременить с избранием нового патриарха». Немедленно распускается зловредная контора - патриарший приказ – коллектор кляуз и доносов о ересях, грехах, антихристовых деяниях Петра и его сподвижников. «Блюстителем патриаршего престола» назначается чужак - ученый украинский монах Стефан Яворский. Разрушается вся система церковной бюрократии, церковь решительно отжимается от мирских дел. В монастырях и епархиях проводятся повальные ревизии, собираются и подшиваются чемоданы компромата на монахов и попов. Вводится строгая дисциплина в женских монастырях – монахиням запрещается шляться где попало, и ночевать вне святых стен.
    От этих ужасов народ наш православный заголосил на Петра истошно. Вот обобщенные результатаы этого «голосования», приводимые по «пытошным» бюллетеням.
    Первый голос режется у анонимного Крестьянина: «Как его бог на царство послал, так и светлых дней не видали, тягота на мир, рубли да полтины, да подводы, отдыху нашей братьи крестьянству нет».
    Крестьянина поддерживает, как ни странно, Сын боярский: «Какой он государь? Нашу братью всех выволок в службу, а людей наших и крестьян побрал в даточные, нигде от него не уйдешь, все распропали на плотах, и сам он ходит на службу, нигде его не убьют; как бы убили, так бы и служба минулась и черни бы легче было».
    Жены крестьянские и солдатские (читай - вдовы) подтягивают дружным хором: «Какой он царь? Он крестьян разорил с домами, мужей наших побрал в солдаты, а нас с детьми осиротил и заставил плакать век».
    Пауза. Вступает Холоп, зовет к террору: «Если он станет долго жить, он и всех нас переведет, я удивляюсь тому, что его по ся мест не уходят: ездит рано и поздно по ночам малолюдством и один, ... сколько ему по Москве скакать, быть ему без головы».
    Видение «Всадника-без-головы» поражает и восхищает массовку, она начинает наперебой выкрикивать глупости.
    Монах: «Навешал государь стрельцов, что полтей... а уже ныне станет их солить».
    Нищий: «Мироед! Весь мир переел, на него кутилку переводу нет, только переводит добрые головы».
    Как мы видим, народ наш единогласен в своем приговоре - без противоречия в классах, сословиях, профессиях и полах. Анализ причин столь удручающего поведения царя тоже однозначен: «Государь ездил за море, возлюбил веру немецкую: будет то, что станут по средам и пятницам бельцы и старцы есть молоко». Перспективы греховной сытости почему-то особенно язвят душу россиянина. Среди других причин государева безумства называются:
    - Сожительство с Монсовой.
    - Порча царя немецкими колдунами.
    - Самозванство Петра: был-де он у царицы подгульным, стрелецким сыном.
    - Рождение царя, наоборот, от немки и подкид его царице вместо некстати родившейся дочери.
    - Отец царя – Лефорт.
    - И вообще, это – не Петр. Петра сгубили за бугром, а это – немецкий шпион. Вот как сгубили Петра. Был он в гостях у царицы Стекольного царства (от слова «Стекольна» (Стокгольм, Швеция) – С.К.), там крепко выпил, просто до обнажения. Эта баба заставила его плясать босиком в раскаленном тазике, - видать для большего экстаза, - потом беспамятного Петра долго держали в темнице, потом заковали в бочку, утыканную гвоздями, и бросили в море-окиян. Так что, наш царь теперь занимается любимым мореплаваньем или просыхает на необитаемом острове Буяне, а нами правит шведский черт. Эта версия была потом блестяще подтверждена и дополнена одним известным писателем.
    И эти детские сказки – еще не предел мечтаний. Предел – вот он. Русский Царь Петр – вовсе не царь, почти не русский, и уж точно не Петр. Это – креститесь, православные! – сам Антихрист, о неизбежном пришествии которого так долго и настойчиво говорили большие люди в старой думе и всех церквях! Не верите? Смекните сами. Куда было являться Антихристу, как не в самый центр православия? Кого ему терзать, как не самых верующих и доверчивых? Когда ему шалить, как не в самые последние времена, то есть, сейчас? Ну что? Убедились?
    Едва авторы этих версий были казнены, сосланы в Сибирь и т.п., как появились совсем уж адские измышления, что Петр – латыш, рожден от нечистой девицы, поэтому «головой запрометывает и запинается».
    Дураку понятно, что латыш – хуже Антихриста, и это перебор, но народ наш верит всему.
    Здесь мы начинаем чувствовать в нашей Имперской Теории некую недоговоренность. Провисает без научного ответа вопрос: «Кому это беспощадное строительство нужно?». И сразу в повествование вплетается новый мотив, сначала тоненький, неявный, потом – мощный, громкоголосый – в тысячу, нет, - в миллион русских голосов, помноженных на тысячу русских лет и неподвластных оркестру нерусских скрипок. Вот этот мотив:    

Люди русские:
    профессиональные нищие и нищие крестьяне,
    нищие солдаты и вдовы солдатские,
    относительно нищие бояре и «дети боярские»,
    нищие монахи и нищие писатели – авторы художественных домыслов,
    то есть, все россияне
    не хотят Империи, ленятся строить Империю,
    жадничают тратиться на Империю,
    не терпят имперского нового порядка и дисциплины,
    молятся, чтобы минула их эта Империя
    к богоматери, серафимам, херувимам, апостолам,
    ко всем святым, в Русской земле просиявшим,
    ныне, присно и во веки веков,
    аминь!

    Вот оно что! Оказывается, зря мы тут фантазируем и разводим теории, ибо все потуги настоящей государственности нам чужды. Значит, ошибочка вышла в 862 году, когда мы захотели внешнего управления. Нам не управление нужно было, а свободное поедание лесных ягод вдали от технических прелестей и сантехнических гадостей...
    Но делать нечего, приходится терпеть.
    Но не терпелось. В середине 1705 года, когда мы оставили Петра на Украине, народ восстал в Астрахани. Туда набежало много обиженных, и был пущен слух о кончине настоящего царя. Бритый лик астраханского воеводы Ржевского, его развязное поведение, гвардейские анекдоты и немецкая одежда наглядно доказывали истинность слухов.
    Астраханское начальство было к тому же уличено в язычестве. Верные люди подсмотрели, как бояре и офицеры снимают с головы волосы и одевают их на головы деревянных болванов, а потом – обратно на себя. Делается это не для того, чтоб парики не мялись – это отговорка, - а чтобы поганые мысли перетекали из голов начальства в головы истуканов и обратно. Такая вот телепатия.
    В двадцатых числах июня на базаре стало доподлинно известно, что готовится указ о запрете православных свадеб на 7 лет. Теперь девок можно будет выдавать только за немцев или использовать произвольно. Баржи с немецкими женихами уже спускаются по Волге от Казани. Ржевский был бессилен опровергнуть этот гусарский тост...
    Что делают европейцы, англичане например, при угрозе ущемления гражданских прав? Они сочиняют хартию, подают ее в Палату Общин, где такие же англичане...
    - Да на кой черт нам ваши англичане? – прерывает меня некто озабоченный из астраханской толпы, - Вы нам скажите, что делают русские?
    - Ну, русские, понятное дело, без всяких хартий лезут сопящей толпой к запретному продукту и хапают его впрок на год, на 7 лет, до скончания времен.
    Так астраханцы и поступили. В ожидании барж и указа стали срочно играть свадьбы абы кого и лишь бы с кем. 29 июля в воскресенье было израсходовано более ста невест. Сто свадеб с полной выпивкой и частичной закуской закончились кровавой брачной ночью.
    На наших полноводных свадьбах всегда находятся люди, которым к концу застолья и разлива все равно не хватает одной рюмки. Такие граждане в самых глубоких потемках, при закрытых магазинах ухитряются сообразить на троих. 100 свадеб по 3, получается 300 жаждущих. Точно! - вот и Историк наш подтверждает, что 300 свадебных гостей в четвертом часу утра 30 июля вломились в астраханский Кремль. Караульный капитан с брежневской кличкой Малая Земля был «разбит о землю», порубили встречных немцев – всего 5 человек. Убили еще кое-каких немецких офицеров и чью-то немецкую жену, предрекавшую скорую мясную гастрономию в пост. Наконец, изловили и искололи копьем Ржевского. Затем избрали главарей, разослали грамоты, что настоящий царь замурован в столп в Стекольне, и объявили поход на Москву – посмотреть, что за тип правит вместо царя. К бунту присоединились Терек, Красный Яр, Черный Яр.
    Тут защитники законного брака совершили роковую ошибку. Они послали свой призыв на Дон. В принципе, Дон мог дать хороший жениховский резерв, но слать манифест нужно было бобылям и голытьбе по окраинным станицам. А наши астраханцы заслали сватов прямо в Черкасск. Там сидела казачья «старшина» – ярый оплот царизма на юге России. Это, собственно, было уже не казачество, а промосковская номенклатура. Донцы переловили астраханских посланцев, доложили в Москву о своем непременном служении и проч.
    Войско Шереметева двинулось на Астрахань, но бунтари успели покаяться, принести присягу царю, – какой он ни будь, – и послали в Москву 8 выборных с дарами и объяснительной запиской. В записке перечислялись все беды и обиды от местной власти. Царь возмутился изложенными фактами коррупции и помиловал челобитчиков. Но в Астрахани этого узнать не успели, Шереметева встретили огнем, он потерял убитыми 20 «женихов», 53 были ранены и к немедленному вступлению в брак не годились. За это Астрахань заплатила 365 мужиками (год был невисокосный), в том числе - новобрачными. Их забрали в Москву, колесовали, казнили, прикончили неумеренным членовредительством.
    Тем же летом продолжилась кампания на западе. Петр пребывал у союзных поляков в Полоцке. Этот город, памятный садистской свадьбой Владимира и Рогнеды, подвигами великого волхва Всеслава, так и подбивал на безумства. Петр крепился. Видя его сдержанность, местные наглели. Один монах-униат стал открыто блажить против православных. Наши терпели. Перед отъездом к войску Петр решил осмотреть униатский собор и с малой свитой явился на службу. Его не пустили к алтарю как еретика. Петр стиснул зубы на грани истерики. Чтобы разрядить обстановку, спросил, чей это там красивый позолоченный образ?
    – А это, - буркнули ему, - наш священномученик Иосафат Кунцевич, которого уморили ваши православные сволочи.
    Тут смирение иссякло, Петр взялся за палаш, набежали униатские служки с дубинами, началась свалка и рубка прямо в церкви. Наши еле-еле одолели, порубали четверых иноверцев, повесили давешнего монаха-агитатора.
    Ошарашенному населению немедля явилось видение, как на грозовом облаке выезжает Иисус Христос, в руках держит копьё и огненные стрелы, зловеще шипит небесным электричеством: «Время его за такое дело покарать!». Но сбоку на кружевном облачке подкатывает мать его Богородица и кое-как упрашивает сына пожалеть царя Петра, ну, хоть в последний раз.
    Царя пожалели, зато русская армия Шереметева была разбита шведами в Курляндии. Петр бросился туда и взял Митаву, тамошнюю столицу.
    К зиме царь разболелся и занялся в Москве финансовыми делами, но юный шведский король вдруг начал наступление на Гродно. Пришлось Петру отрываться от подушки, малины и бухгалтерии, ехать к войскам, отгонять Карла в леса.