Когда Ермаку приходила охота думать, он не к бесам, естественно, обращался, но и не к Богу. Казак выходил на берег Иртыша и здесь бродил или стоял «объятый думой». Река сибирская напоминала ему родной Дон и двоюродную Волгу. Если зажмуриться на прибрежную растительность, низковатое небо, не слишком здоровый среднегодовой климат, очень похоже получалось.
    Набережная дума Ермака обычно касалась отдаленных перспектив, потому что дела ближайшие обсуждались в Малом Кругу атаманов, а среднесрочные – на Большом Кругу, среди всех, имеющих право голоса. Включая «немцев».
    Если бы дело происходило сорока десятилетиями позже, основным мотивом Ермошкиных дум была бы музыка к песне «Наш паровоз вперед лети, в Коммуне остановка», ее бы он насвистывал под нос. Но по незнанию силы пара, «воровской атаманушка» мычал что-то неразборчивое, тягучее, донское. Никак не похожее на разухабистый «Паровоз» или фокстротную «Мурку».
    Вот примерные слова к его мотиву.
    Зачем мы здесь оказались?
    А затем, что вольному человеку на Руси великой места нет.
    Так мы же воры?
    А потому мы и воры, что нас неправедным судом судили. Мы воры не природные, а оглашенные. Нас ворами огласили.
    Да кто ж такой могучий обидел нас, сильных и смелых?
    А не могучий, а хилый и хитрый, - вор природный, клещ чернильный, дьячок бесовской, боярин алчный, атаман купленный. Он проворен и лих, всегда раньше честного и доброго поспевает - хоть царю совет подать, хоть самому в цари выскочить.
    Так он и сюда поспеет?
    Поспеет, если мы его не остановим, прошлой жизнью ученые.
    Да с кем же ты его остановишь, когда от трех третей казаков осталась треть добрых, да треть худых?
    А есть со мною три богатыря - троица верная. Один богатырь – Камень уральский, другой богатырь – люд сибирский, третий богатырь - воля казачья. Отец, сын и дух святой.
    Кроме вопросов, которые Ермак сам себе задавал, и на которые сам же отвечал, еще сидели в нем детские воспоминания о старой казачьей жизни. Времена детства всем нам помнятся светлыми, добрыми, чистыми. Вот Ермаку и казалось, что для светлоты и чистоты только и нужно: делать хорошо, и не делать плохо, установить честной порядок и железной рукавицей его удерживать.
    Ермак вполне системно формулировал причины и следствия «справедливой» казачьей жизни. Вот некоторые из них.
    Отчего мы ушли в казаки?
    От рабства крестьянского, от дури поповской, от неправды судейской.
    Куда мы ушли?
    На волю вольную, на пустые земли. И земли эти делить не стали, владели ими сообща. Монастырей не плодили, церквей не строили, в Бога верили не казенного, дворцового да церковного, а в своего – Небесного. Молились, венчались и прощались под вербой и под Небом, а не под крышею. Судов не заводили, - судили сами. Царства-боярства не держали, - атаманов всем миром выбирали и провожали. И атаманы – цари-бояре наши – первыми в бой шли. А то какой же ты «БОЯрин», когда ты БОЯ не видывал, за спины прятался?
    И куда это все подевалося?
    Корысть атаманская изъела. Не уследили за начальниками. Стала их Москва подкупать да жаловать. Вот и кончились наши выборы.
    Но жили-то мы не мирно, опасно, неудобно. Бабы к нам в станицы не спешили, приходилось их без сватовства брать?
    А потому и не мирно, что мира вокруг не было. Снизу турок да татарин, сверху царь да боярин, с боков ногаи да царские холуи. А если окружить себя реками великими, стенами высокими, людьми добрыми, болотами непролазными, лесами непроторными, то жить можно!
    И стало Ермаку казаться, и казалось правильно, что на этом новом, удачном месте можно построить Сибирское царство-государство на принципах казачьей демократии. Нужно только решить несколько больших задач. А для этого передумать много больших дум, и еще больше – дум маленьких - и в одиночку - «на диком бреге Иртыша», и с товарищами - в Большом и Малом Круге.