Приняв христианство, пригласив на Русь большое количество греческих священнослужителей, наши князья обнаружили неприятный парадокс. Вроде, вот ты, Великий Князь, по определению всем владеешь и управляешь, ты - самый светлый, великий, умный; ан нет! - вот у твоего трона толпа черноризцев; и каждый, собака, читает быстрее тебя, пишет красивее и грамотнее, говорит живее, думает сложнее! А вот они уже и управляют тобой! - туда нельзя! - по средам и пятницам - пост, по таким-то датам тоже пожрать не получается; любовь к женщине равняют с любовью к жирной пище, - чуть не в постель лезут с проверками! Причем, подчиняются не тебе, а Константинопольскому патриарху, за спиной которого маячит Император. Получается у тебя не церковь Божья, а иностранная неправительственная организация с разветвленной резидентурой, которая, тем не менее, финансироваться норовит не из-за бугра, а из твоего карманного бюджета!
    Едва князь Владимир отстегнул на Десятинную церковь 10% своих доходов, как к нему тихо подошли и развели, как лоха!
    - Ты, - говорят, - князь, нам десятину СВОИХ доходов обещал?
    - Ну?
    - Значит, и десятина от ТВОИХ торговых сборов - тоже наша?
    - Ваша.
    - То есть, правильно мы понимаем, что девять недель на базаре твои тиуны распоряжаются, а в десятую неделю - мы?
    - Распоряжайтесь, чего там...
    И когда к Владимиру прибежали и стали жаловаться, что в десятую неделю базарных воров и недоимщиков казнят епископские люди, князь нахмурился, но попустил это дело. Стар был батюшка. Пришлось Ярославу Мудрому впоследствии этот захват отменять. А то совсем оборзели, скоро им десятый километр госграницы захочется!
    Ярослав Мудрый вообще довольно многое отобрал у новорожденной церкви. Он как раз писал свой гражданский кодекс "Русская правда", и ему очень смешным показалось, что здорового человека судит княжеский суд, а больного - уже церковный. То есть, подследственный очень легко может закосить под убогого и перескочить туда, где меньше светит. Церковный суд, и правда, был тогда полегче, - существовала четкая такса "выкупа вины", а физических наказаний церковь не назначала вовсе.
    Стоило Ярославу поправить законодательство в части церковных прав, как на него посыпались стоны о скудности владык и служб. Тогда Ярослав начал компенсировать "убытки" из своего кармана - жертвовал на церковь, что попросят. Но денег все не хватало, и в течение нескольких лет на Руси завелась традиция "пользоваться добровольными приношениями прихожан", чего поначалу стеснялись.
    От Владимира церковь удерживала широкие права по преследованию язычников. Вот, например, шпионы доносят, что ты "молился под овином, или в роще, или у колодца", то есть, присел отдохнуть с умиротворенным лицом, - и тебя уже волокут к епископу на суд. Еще церковная братия контролировала меры веса, объема и прочие физические эталоны. Оно, и правда, - кто у нас тогда в цифири разбирался? Так что, церкви было отдано и все научное поле.
    Первоначальное влияние церкви доходило до абсурда. Вот приходят к Владимиру епископы и начинают давить, чего он столь милосерден к разбойникам - берет за убийство денежную компенсацию.
    - Боюсь греха, - отвечает легковерный князь, - вы же сами говорите: "не убий!".
    Эти начинают вертеться:
    - Ты на казнь злым поставлен от Бога, тебе следует казнить разбойников!
    - А как же моя душа? Вдруг невинного казню? - ноет князь.
    - А ты казни с "испытанием".
    Стали пытать заключенных для спасения княжеской души, выбивать и выжигать признание, а уж потом "казнить смертию".
    Через некоторое время приходят те же учителя и уговаривают вернуть все на старый, языческий лад.
    - С чего это вдруг? - удивляется князь.
    - Да понимаешь, доходы казны снизились, а нам как раз оружие и коней закупать - печенеги у ворот!
    Вот вам и мораль христианская, - что дышло.
    Короче, с приходом на Русь православия начался длительный, многовековой период подспудной борьбы, возни под одеялом между церковью и государством. Церковь резонно полагала, что Духовное в ее лице - первично, а Материальное, мирское, казенное в лице князя - вторично и должно подчиняться власти духовенства. Как католические короли подчиняются власти Папы.
    Но у нас эта ползучая революция не прошла. То есть, не пролезла.
    В литературе можно обнаружить некую границу, разделяющую церковную власть на две половинки - влияние духовное, мистическое, и влияние прагматическое. Первое церковь удерживала достаточно прочно, второе - с переменным успехом. Но фокус состоит в том, что и поныне внутри самой власти, будь она церковной, будь светской, имеется грань преображения; все понимают: мистика - мистикой, душа - душой, официальная мораль - моралью, а жизнь конкретная - сама по себе. Со всеми ее прелестями, войнами, взятками, грабежами, казнями, ненавистью, сволочной мстительностью. И ничего страшного! Чем больше наубиваешь младенцев, тем легче выжать из собственных желез покаянную слезу. Чем страшнее награбишь, тем больше пожертвуешь церкви во спасение души. Оборотни в коронах с подающей стороны. Оборотни в ризах - с берущей.
    Короче, церковь оказалась удобным экстрасенсорным инструментом: красивый антураж, четкая иерархия, стройная философия, контроль массового сознания, возможность оправдания любых конкретных действий, то есть - универсальное моделирование и гибкое толкование ситуаций во власти и вокруг нее. Одно плохо, - кроме претензии на управление совестью, церковь неизменно претендовала и претендует на управление всей жизнью вообще. Эти претензии в русской истории удовлетворялись с переменным успехом. Можно даже научный график начертить.
    По оси Y откладываем процент владения властью, - как в футболе откладывают процент владения мячом, - а по оси X - наши скорбные годы, все одиннадцать веков. Кривая церковного владения вскакивает в 988 году мелкой шишечкой, достигает формальных 10%, и потом вьется тонкой змейкой, то подскакивая вверх, то спадая до нуля. Подскоки можно наблюдать в правление особо набожных персон типа Андрея Боголюбского, Алексея Михайловича, Бориса Годунова, Михаила Федоровича. А спады церковного влияния (в годы реформации - практически до нуля) - при Лжедмитрии, Петре I, Петре III, вообще - в Новое время.
    Вся практика княжения и царствования на Руси показывает, что по-настоящему, до обморока, до принципиальной пылинки, до самопожертвования на гвоздях почти никто во власти в Бога не верил! И если случались отдельные порывы у отдельных персон, то вперемешку с обычными грешными делами. А чтобы непрерывно, от первого осмысленного поступка - до последней исповеди, в сплошном милосердии, - это нет, не наблюдается. Нет этого в должностных инструкциях царей и президентов.
    И здесь возникает вопрос: но мы-то, - простые русские, - в Бога верили исправно? Православие вошло в нашу жизнь, культуру, мораль?
    Вошло. Отдельно от государства. В значительной степени -  отдельно от церкви, и, кажется мне, - очень отдельно от исходной еврейской сказки про Парня Распятого.