Глава 20. Пока не все дома

Ближе к рассвету, когда первые птицы завозились в гнездах и стали заглушать нечаянными выкриками шорох травы, парни Глухова Волчок и Никита проскользнули в прореху частокола, окружавшего въезд на мост.
    Собственно, мостом это сооружение можно назвать с большой натяжкой. Оно представляло собой два ряда могучих дубовых свай, вбитых в илистое дно. Заостренные верхушки свай торчали непреодолимым препятствием для нападающих с воды. Промежуток между сваями был наполовину завален камнем вперемешку с землей так, что засыпка на сажень возвышалась над уровнем озера и в самые полноводные годы оставалась сухой. По завалу шел накат поперечных бревен, а уж поверх бревен лежал дощатый настил. Голова пехотинца, бегущего по настилу, едва мелькала меж заостренных свай. Всадник виднелся по грудь. Все это напоминало плотину, а не мост. Перемычку не могло сбить весеннее шевеление льда, ее нельзя было подрубить, поджечь. Под нее нельзя было пронырнуть. Она не грозила прохудиться в самый важный момент. Это была плотина, но она преграждала не бег воды, а поток неприятностей.
    Вход на перемычку, как нам известно из доклада Глухова, прикрывался от леса сплошным частоколом с единственными воротами и сторожевой вышкой. Вышка представляла собой насест между привратными столбами и двумя высоченными соснами с внутренней стороны частокола. В этом теплом гнездышке спали вечным сном два сторожевых брата. Их сон мы называем вечным потому, что конца ему не предполагалось.
    Братья-охранники считались подонками Крестового братства – в прямом, безобидном смысле этого ругательного слова. Они не годились к службе в пехотном строю, в седле и даже во вспомогательном обозе. Темными ночами придурки так тщательно растирали себе ступни осколками камня, что никто из начальников не желал брать их на дело и даже подпускать к кухне. Единственный вид службы, на который претендовали уроды, была литургия, но тут принципиально возражал острожный попик – все-таки литургия предполагала элементарное заучивание наизусть нескольких канонических фраз, и позориться перед Богом хотелось еще меньше, чем перед врагом в бою.
    Тем более, не стоило подпускать олухов к караулу, - это, конечно, была ошибка. Когда кровь из их перерезанных шей стала капать на доски ворот, Глухов осторожно толкнул створки, и скрип несмазанных петель слился с визгом иволги, очумевшей от видений Купальной ночи.
    Отряд Скуратова сидел в седлах. Люди горячились больше коней. Конь повседневно несет службу, ему все равно, куда скакать, - в бой или по кабакам. А человек различает службу и забаву. Скуратовцы давно не служили по-настоящему, скучали без драки.
    Псари Сомова в это время уже работали. Дело их было мокрым в прямом и переносном смысле. Они плыли – естественно, по-собачьи – через водное пространство, на котором теперь не было ни звездной пыли, ни лунной дорожки. Русалки псарей тоже не беспокоили. Скоро несколько крепких ребят вскарабкались на острожные карандаши, завозились у ворот, и это послужило сигналом коннице. Григорий Скуратов свистнул плеткой и рванул на плотину. Его отряд устремился следом со страшным грохотом. Это окончательно пробудило стражу на конце плотины, но зато, отвлекло ее от происков Сомова. Псари задушили привратников и сбросили тела в воду. Ворота распахнулись, и страшная ватага откосивших от Ливонской войны ринулась внутрь Острога.
    По раннему утру нападающим удалось воспользоваться преимуществами кавалерийской неожиданности. Никто не скакал навстречу с копьями наперевес, никто не перебегал цепью через открытое пространство. Из седла удалось зарубить только похмельного толстяка, неосторожно вышедшего из общежительного сруба по малой нужде.
    С вечера в обители праздновали, - не языческий праздник Купалы и даже не Рождество Иоанна Крестителя – покровителя братства, а благополучный уход начальства и освобождение от придирчивого надзора.
    Однако не все острожное население валялось под действием потайного пива. Одна община – тридцать вполне устойчивых воинов – поднялась на бой. Пришлось нашим войскам спешиться и перейти к осадным действиям. Каждый сруб, каждую землянку брали приступом. Сомов категорически запретил жечь деревянные сооружения, - мало ли кто мог увидеть из архиепископских палат дым над озером.
    Вообще, следовало опасаться многого. Смирной заранее просил позаботиться о скрытности действий. Поэтому сейчас за боем наблюдали несколько всадников, оставленных у береговых ворот. Никто не должен был живым ускользнуть из Острога.
    Федор и Вельяна вошли в Острог пешком. Вельяна щурилась на солнце... - нет, - на Великое Солнце! - нюхала воздух, бормотала что-то под нос. Ее прекрасные волосы после длительного бродяжничества были спутаны, от озерной тины она тоже отмыться не успела, и напоминала скорее ведьму, чем русалку. Но любовь зла. Федя не видел грязных подтеков на милом лице. Он бы молился на это хрупкое божество, если б не присутствие двух других Богов – нашего Великого Солнца и вашего Христа Саваофыча.
    Впрочем, битва в Остроге не была битвой Богов. Христиане черные сражались с христианами не поймешь какими, и Великое Солнце наблюдало за дракой, позевывая сквозь легкие облака. Христос тоже не видел различия между бойцами. Все они проходили у него по статье "рабы Божьи". Поэтому схватка получилась честной, без постороннего вмешательства. Псари проламывали таранным бревном очередную дверь, внутрь летели дротики и стрелы, потом вваливались скуратовские парни и глушили противника огромными кулаками в окованных рукавицах. Если позволяло пространство, в ход шли шипастые шары на цепочках. После раскрутки или плечевого замаха такой шар мог пробить и ливонский шлем. Так что, уж извините, для монашеского клобука это было тем более смертельно.
    Захват Острога закончился за час, и до самого полудня шла разборка итогов. Два десятка раненых оборонцев сидели в срубе и поочередно выволакивались в кузницу на допрос. Тут разговор был короткий: у Егора имелись хорошо разогретые кузнечные инструменты. Правда, применял он их не по назначению. Ему удалось довольно быстро рассортировать пленных на две группы – черных козлищ и бледных овечек. Из козлищ – нестроевых крестовых он огнем выжег, молотом выбил и клещами вырвал сведения о Братстве. Нескольким истязаемым это даже спасло жизнь, - их сковали для доставки в Москву и дачи свидетельских показаний в казенной обстановке. Бледные овечки – пленники, одуревшие от ужаса мирские работники, – держали здесь и таких, - дети, обучаемые по военной  программе, были приговорены к вывозу в столицу на спокойное житье.
    Не нашли среди живых только двух близнецов из деревни Иваново-Марьино.
    Смирной вошел под навес кузницы, где на козлах поджаривался очередной "брат" и шепнул Егору:
    - Спроси о близнецах. Они еще вчера тут были.
    Егор охотно исполнил просьбу царского советника. Испытуемый взвыл так, что остальные "братья" поняли: это голос Смерти! В застенке начали молиться за собственный упокой, а несчастный пленник забормотал, что готов разоблачить мать родную, а не только недоносков языческих. Он сообщил, что отбросы местного общества, злобные, неподдающиеся твари, не годные в бой и строй, накапливаются в яме – землянке у церкви. Они предназначены в расход и ждут только приезда начальства из Ростова.
    Через минуту Сомов уже сбивал могучей рукой запоры на подземной халупе. Солнечный луч ударил в яму и осветил двух исхудавших ребятишек, один из которых едва смог подняться, - голова была перевязана разорванной рубахой.
    - Вставайте, воины! Великое Солнце взошло! - сквозь слезы пошутил Смирной, и дети заплакали навзрыд.
    Вельяна обняла братьев и медленно повела из Христова логова по дощатой плотине – в обозную телегу, к еде и лечебным настоям.
    - Мы, Федя, сундук с бумагами взяли, - тронул Смирного Глухов.
    - Тут больше ничего ценного нету, они казны не держали, - грустно пророкотал Скуратов.
    - Что делать будем?
    - Жечь! – ответил Смирной сквозь судорогу лица.
    - А дым и все такое? Вдруг увидят?
    - Жечь.
    Постройки Острога вспыхнули охотно, - погода в июне стояла жаркая. Вопли остающихся в огне постепенно стихли, и отряд углубился в лес. Федя ехал за последней телегой. В телеге покачивалось его сокровище, и Смирной не замечал ничего вокруг. На Вельяну пялился и Федин конь Тимоха. Чудак хорошо помнил прошлогоднюю поездку в Иваново-Марьино и чуял, что Вельяна – не простая кобылка.
    Вдруг сзади закричали, затопотали сапоги, и между сосен появился один из сомовских ребят. Он обхватывал руками свой живот и казался смертельно раненым. Впрочем, его прикопченая рожа радостно скалилась.
    - Вот! – выкрикнул он, задыхаясь, - еле спас! Чуть не сгорели!
    Парень разнял руки, и из его живота, из-под распущенного пояса в телегу Вельяны вывалились два лопоухих пятнистых щенка. Один черный в белую крапинку, другой белый – в черную.
    - Да, - вспомнил парень, - вы подождите, там двое наших каких-то монахов волокут.
    - А что на месте не кончили? – спросил Сомов, щекоча брюхо черному щенку.
    - Они пленными назвались, умельцами, вот мы и подумали...
    - Каких дел умельцы?
    - Чернокнижных.
    - Ну, если чернокнижных, - встрял Скуратов, - спалим в Москве.
    Федор резко разворотил коня и поскакал к отставшим.
    Три бледные тени в грязных ризах волочились на веревке за подраненным псарем. Еще один боец замыкал шествие с копьем.
    - Вас как зовут, православные, - спросил Смирной.
    Монахи затравленно молчали.
    - А хоть откуда вы? – Смирной стал развязывать веревки, и пленники поняли, что казнить не будут.
    - Да кто откуда. Я из Новгорода, эти из Мстиславля.
    - Вы есть хотите? – задал Смирной дурацкий вопрос. Серьезные вопросы он решил оставить на потом.
    - Да и выпить бы, боярин, - усмехнулся Новгородец.
    - А чего ж в ризах, если пьющие?
    - Тут другой одежки не носят.
    На зов еды и выпивки пленники пошли быстрее, и скоро за телегой Вельяны уже шла особая телега с худыми монахами. Монахи ели, пили и скоро осмелели до предела.
    - А куда мы изволим ехать, господин боярин? – развязно спросил Новгородец.
    - В Москву, господин умелец. Устраивает?
    - Устраивает, князь, если кормить будете.
    - Будем, будем, - ответил Федор, - если заработаете.
    - Наша работа не всякому нужна, - сказал Новгородец и больше не отвлекался от большой глиняной баклаги.


Оглавление
на Главную страницу
на Главную

© Sergey I. Kravchenko 1993-2022
eXTReMe Tracker