Здоровое начало» победило вполне обыкновенно – путем переворота. Опасного наследника «больных» малолетнего Дмитрия Иоанновича зарезали, следствие замяли, и партия Годунова восторжествовала. Сам Годунов при чахнущем Федоре «воцарился» де-факто вне всяких династий и прочих глупостей. Это, как если бы сейчас пузатый прапорщик дворцового караула объявил себя любимым руководителем, и дело с концом.
    Наглость караульного следовало освятить. Для этого был, конечно, всенародный хор организован, и новоиспеченный митрополит Иов благословения источал многотрубно, но выходило как-то слабовато. Назрела настоятельная необходимость усиления правящей пары по церковной вертикали. Кстати вспомнился недавний, просто-таки художественный случай.
    В 1586 году, впервые в истории нас посетил настоящий патриарх! Всего патриархов на свете было четыре: самый главный, Константинопольский и трое попроще – Александрийский, Иерусалимский и Антиохийский. Вот этот последний, Иоаким, к нам и подъезжал через Галицию и Смоленск. По пути патриарха несколько раз почетно встречали: в Можайске, Мамонове под Москвой и в Драгомилове на московской окраине. 17 июня при стечении народных масс Иоаким Антиохийский въехал в Москву. 25 июня состоялся торжественный прием у царя Федора. Федя на сажень сошел с трона, благословился у патриарха, спросил о здоровье, принял грамоту от Цареградского святителя с ходатайством о материальной помощи, получил коробочки с мощами пяти святых. Боярство излучало восторг необыкновенный!
    Потом скромно отобедали на фоне Петрова поста, и царь предложил гостю сходить в Успенский собор, где митрополит – тогда еще Дионисий - как раз собирался служить литургию. В Успенском наши устроили гостю торжественную, раззолоченную встречу! Но с подвохом.
    Итак, включаем воображение, пишем визуальные картины на основе строгих исторических текстов.
    Суббота. Москвичей благородных – полон собор, - небось, по спискам фильтровали. Ивановская площадь тоже забита. Патриарх – минимум второй, максимум – четвертый человек после Бога - входит в Успенский собор через парадные южные врата. А где же митрополит Дионисий? Что он не встречает высшее существо у порога? Почему начальника принимают под ручки митрополичий боярин Плещеев, дворецкий какой-то, ключник? А митрополит, оказывается, вон где: чинно стоит себе на подиуме в центре собора, прямо под куполом. Такой весь позолоченный, освещенный, окруженный толпой архиепископов и епископов в «жемчужных ризах». Иоаким делает шаг в центр. Наши ни с места! Тогда гость начинает обходить по кругу все святительские иконы. Молится, кланяется, косит глазом на помост. Наши стоят с радостными, но замороженными лицами.
    Наконец, круг замкнулся, Иоаким снова оказался в южном притворе, и тогда уж Дионисий сошел с помоста на одну-единственную сажень, - прямо как царь! – и по-быстрому благословил гостя. У того дыхание прихватило! Это ОН должен благословлять младшего по званию! Это ЕМУ руку должны целовать! Иоаким встречно благословил Дионисия, попенял чуток о нарушении субординации, но наш и ухом не повел: кто у нас тут за милостыней притащился? – я, что ли?!
    Всю литургию надутый Иоаким простоял у «заднего столпа», а Дионисий служил с особым подъемом.
    Вскоре интрига прояснилась. Царь Федор созвал бояр и произнес длинную речь. Смысл ее сводился к тому, что видали вы Антиохийского? – патриарх называется! Вечно у него денег нету, одежка какая-то потертая, сам невзрачный. То ли дело наши, московские отцы: все справные, надежные, басовитые! Мы давно уж сами из них митрополитов выбираем, так что б нам теперь и патриарха не избрать особого, московского, всея Руси? Благословил же Господь нашу митрополию? А вдруг, у него и на патриархию благословение готово? – а мы тянем! Давайте прямо сейчас, с этим Иоакимом к остальным патриархам грамоту пошлем: так, мол, и так, есть теперь в Москве пятый патриарх, благословите его, а уж он вас прямо сейчас благословляет!
    Такую длинную речь Федя, естественно, зазубрил больной головой только под ночным давлением супруги, Ирины Годуновой. Бояре кивнули на все это одобрительно, и к Антиохийскому на постоялый двор был немедленно отряжен гонец, - царский шурин, конюший и казанский наместник Борис Годунов. Борис как по нотам отчеканил царскую речь, видно учил ее с той же бумажки, что и царь. От себя Годунов прибавил, чтобы все патриархи это дело обсудили и одобрили, а одобрение свое разослали по всем краям и горам, включая Синай.
    Поскольку «милостыня» Иоакимом была уже получена и паковалась в телеги, то и ответ был одобрительный. Типа, мы этому так рады, так рады! Но посовещаемся.
    Наши это поняли правильно. Поэтому в начале июля Иоакима запустили по ближним монастырям, где в его телеги просто хлынуло что-то безмерное, - не успевали считать. 11 августа Иоаким получил еще кое-что от царя на посошок и отъехал окончательно. Для сохранности груза с ним поехал подьячий Огарков с описью и отдельными деньгами для финишного эффекта.
    Через год все это добро разлеглось без следа, и в Москву полетела депеша, что патриархи работают по нашему делу самозабвенно, пока еще ничего толком не сделали, но собираются куда-то какие-то письма написать. Так что снова «шлите апельсины бочках».
    Но кому было слать? Султан в Стамбуле выкинул прошлого патриарха Феолипта, а на смену ему выпустил из тюрьмы Иеремию. Иеремия, естественно, не обнаружил в патриарших сундуках не то что московских, но и любых денег. Сама его церковь уже оказалась мечетью, и ему было велено топать на окраину и строить с нуля.
    Пришлось Божьему наместнику ехать в хлебную Москву, как всегда неожиданно по-татарски.
    21 июля 1588 года Иеремия въехал в Москву на осле, как Христос. Встречу ему зарядили по-прежнему, но особым людям была дана задача на разработку нового гостя: что он за гусь? и правда ли патриарх? да везет ли разрешения на наше патриаршество?
    Патриарх оказался настоящий, свиту притащил огромную. Всех взяли под домашний арест, чтоб не было иноземного влияния.
    Грамот долгожданных Иеремия не привез, поэтому на царском приеме Федор Иоаннович шагнул к нему от трона не на сажень, а на полсажени.
    Подарки заморские, правда, были лучше прежних: мощи оказались выше рангом, крупнее весом. Тут и Кровь Христова имелась, и кусок Животворящего древа, какая-то рука вообще по локоть поднесена была, а царице подвеску подарили с мизинцем Иоанна Златоуста.
    Далее переговоры вел Годунов, но путного ничего не добился.
    Тут Иеремия себя предложил. А что? Вот же я – почти вселенский патриарх, давайте останусь тут и буду Московским и всея Вселенной?! Круто? Но нашим это почему-то не понравилось. Чтобы отделаться от Иеремии предложили ему оставаться патриархом, но не в Москве, а во Владимире, предыдущей столице, поскольку в Москве квартирует митрополит. Сидеть в консервной банке Иеремия не пожелал: «Что за патриаршество, если жить не при государе?... А митрополита можно устроить и в другом городе». Но митрополитом уже был Иов. Он тоже от стола удаляться не хотел.
    На дворе тем временем потрескивал январь 1589 года, и в воздухе повисла простая мысль, что можно вот так всю жизнь просидеть в этой нетопленной Москве без патриаршества, паствы, милостыни. Просидел же Максим Грек? А тоже приезжал на год!
    А могут и правда за Владимир укатать?! От этой мысли Иеремия сделался необыкновенно сговорчивым. Согласился лично поставить нового русского. Выдал московским дьякам распорядок избрания и поставления патриархов, - он оказался копией нашего избрания митрополитов. Сразу и даты назначили: избираем 23 января, ставим – 26-го.
    23 января в Успенском соборе иерархи во главе с Иеремией утрясли список из трех кандидатов. Всем было ясно, что «изберут» Иова. Сам он по скромности даже в Успенский не явился. Список подали царю. Федор уверенно ткнул в трехбуквенное слово.
    26 января в Успенском произошло очень красочное «поставление» Иова – инаугурация по-нашему. Потом обедали у царя, потом дарили друг другу злато-серебро, потом Иов вышел на воздух и объехал Кремль на осле, потом наперебой благословлялись они с Иеремией.
    И в начале февраля Иеремия совсем уж засобирался восвояси, но пришел Годунов и клятвенно упросил патриарха потерпеть до весны, а то какая ж у нас зимой дорога?
    В мае Иеремия убыл через Литву, и уже за границей его настиг наш гонец с последней тысячей рублей на восстановление Цареградской патриархии и письмом к турецкому султану, чтобы берег-таки Иеремию.
    Обратная дорога заняла год, а еще через год в Москву пришло письмо Иеремии о соборном утверждении московского патриархата всеми южными иерархами. Ну, и смету денежную опять прислали на шесть тысяч золотом.
    Тем временем в Москве Иов приступил к самому радостному делу, какое только может позволить себе новопоставленный начальник. Стал патриарх формировать собственную команду.
    Радостное возбуждение царило во всех членах старой церковной иерархии. Нам очень легко это понять и представить, - сами такое регулярно наблюдаем. И мотив тут звучит приятный для среднего звена: вот только что был ты вечно вторым, пятым, десятым, и над тобой в межоблачных прорехах сияли четыре звезды: Отец, Сын, Мать и Митрополит. И сам ты точно понимал, что митрополитом тебе в твоих казанях никогда не бывать. И тут вдруг что-то щелкает в штатном расписании, Митрополит становится Патриархом, а вокруг твоей архиепископской компании обнаруживается целая колода новеньких козырных вакансий! Митрополитские погоны раздают, братцы!
    Через неделю после поставления Иов метнул первый козырь. 30 января митрополитом Новгородским был назначен Александр, а через несколько дней митрополитом Ростовским - Варлаам. На следующий день после приказа они прибежали к Иову с дарами. Дары, видимо, определялись особым протоколом, потому что были одинаковыми: багряный бархат, камка, сорок соболей, позлащенный кубок, и 15 рублей денег. Чтоб тебе, батюшка, сладко елось, пилось, спалось и одевалось!
    Естественно, что вскоре было организовано целых 4 митрополии с конституционно установленным рейтингом: главнейшая вовеки веков – Новгородская, вторая – Казанская, третья – Ростовская, затем – Сарская и Подонская (Крутицкая).
    Архиепископий получилось 6, а там руки дошли и до низов, самого поповского дна. Тут уж, конечно, бархата с золочеными кубками не наблюдалось, Телец Златой на злачные окраины не забредал, ему, как и ныне, сытнее паслось под кремлевской стеной, но валовые объемы с паршивых овец тоже настригались изрядные. Тем более, что причины для инспекторских забот имелись канонические, непреходящие: поповская «нетрезвость», блуд, мздоимство и проч. Сорок лет прошло со Стоглавого собора, а нравы священнослужителей нисколько не улучшились, напротив, кое-что новенькое появилось. Упакованные московские священники обленились даже службы служить! Стали нанимать вместо себя какую-то левую братию, причем, вообще нагло уклонялись от службы даже во время «царских» молебнов, панихид, крестных ходов! Это, как если бы во время парада на Красной площади к войскам выехал на белом коне не маршал Жуков, а сержант Василий Теркин, - каким бы идиотом почувствовал себя на мавзолее товарищ Сталин?
    По столице толпами шлялись пришлые «священники», гастарбайтеры. Эти были готовы служить где попало, как попало и о чем попало. Они, естественно, уклонялись от взносов в пирамидальную кружку.
    Поэтому 13 июня 1592 года грянул патриарший приговор: поставить у храма Василия Блаженного особую избу, в которую ежедневно сходились бы на работу 8 «поповских старост», каждый из которых контролировал бы по 40 священников. На каждый десяток священников назначался десятский дьякон, так что, у поповского старосты в аппарате было четыре помощника. Этот комиссариат должен был повседневно следить за всеми службами, чтобы в молебнах славили государя и его семейство, чтобы вовремя поминали царских покойников, чтобы на царских молебнах попы вели себя пристойно, не ковыряли в носу, не отставали от крестного хода и не линяли до окончания протокольного торжества. Перемещения по службам, замещения и совмещения допускались только по «знамени» от патриаршьего тиуна. А приблудные, немосковские попы чтоб тут не ошивались, а служили только, если приедут в командировку по существенному делу. Цена их службы – алтын. В праздник – два. Все поминки – раздавать по церквям. Нечего тут жиреть на московский счет!
    Через 10 лет проверили эту систему. Оказалось, итогов – ноль! Все как было, так и есть – старосты на работу не ходят, стаи попов-мигрантов режутся в карты и кости прямо на улицах, дерутся, как московские таксисты, лезут служить литургию в пьяном виде.
    Ну что тут делать?! Еще раз назначили старост, еще крепче указали им ходить на работу, штрафы установили по две гривны «промыту» плюс десять денежек «хоженого».
    Тональность церковного повествования в этом месте меняется, об исправлении безобразий Историк вздыхать перестает и переключается на приятную тему обретения новых мощей, канонизации очередных святых, строительства храмов в их честь и назначения новых праздников – местных и всероссийских.
    А тут еще и международная деятельность стала благоприятна. Раньше от Московской митрополии окраинные приходы только разбегались, а теперь вот поддержки попросили. Грузия добровольно вошла в союз нерушимый в 1586 году, а через пару лет и церковь грузинскую попросили отреставрировать. Послали в Грузию несколько иконописцев, священников и пачку поучений, как себя вести.
    А тут еще с другого боку возникли методические проблемы. Казань-то у нас мусульманская оказывается! Да еще вокруг по Волге полно старых финских племен, - черемис, мордвы, чувашей. Казанские татары формально крещены, но от четкого соблюдения канонов увиливают, женятся без венчания, тайно ходят к своим бывшим «попам», запросто общаются с окрестными язычниками, считают их за людей!
    Ветераны православные - из бывших завоевателей Казани - ведут себя аналогично.
    Искоренять разврат решили по понятной опричной схеме. Последовал указ. Новокрещеных татар собрать в особые поселения посреди православных слобод. Всех русских слуг и мастеров у татар отобрать и поселить среди русских. Исламский самозастрой, - запрещенные царем новые мечети, - снести и впредь таковых не допускать.
    Аналогичные пастырские и миссионерские заботы требовались и в завоеванной Сибири. Короче, жизнь била ключом!