В Великий пост 1553 года в придворную Благовещенскую церковь к священнику Симеону пришел знатный и богатый гражданин Башкин Матвей Семенович. Обширно цитируя Библию в том смысле, что только на вас, отцы родные, священники русские, у нас, простых мирян вся надежда, он вызвал у Симеона понятное чувство симпатии. А может, и денег дал на храм. Поэтому, когда Башкин пригласил Симеона к себе домой, священник поспешил на зов с радостью. Однако выяснилось, что "духовный отец" ничему новому Матвея научить не может. Сей "сын духовный зело необычен" оказался. Он задавал по евангельским текстам такие вопросы, что Симеон только крякал. Почему, например, мы рабов держим, когда сказано, что все равны, и следует их возлюбить?
    Провокациям не было конца, и Симеон побежал доложить, куда следует, - своему начальнику протопопу Благовещенского храма Сильвестру, любимцу государя. Сильвестр уже слышал про Башкина, что "слава про него ходит недобрая". Симеон также донес, что страницы Апостола у Башкина все "извощены", что свидетельствует о преступном ночном буквоедстве опасного прихожанина.
     А Башкин от Симеона не отставал. Что-то жгло несчастного, и он просил "отца" получить разъяснение недоумений у самого Сильвестра.
    Вот ведь страшно! Человек задумался над книгой, закапал ее свечой! И он же не блажил на площадях, не призывал к Реформации, наоборот, тихо так, исповедально, пытался душу просветить, а вот, поди ж ты: не успел царь Иван Васильевич с коня слезть после белозерского богомолья, как Сильвестр с Симеоном прибежали к нему в ужасе и стали совать пред светлы очи вощеный Апостол. Царь изумился таким делам. Ишь ты! - думать в нашем царстве повадились! Читают ночами! Однако некогда было Ивану ерундой заниматься, он снова вскочил в седло и двинул против ежегодных крымчан. Из седла велел Башкина взять под караул и держать в дворцовой подклети. До выяснения.
    Пара заплечных священников, "иосифовских старцев" приступила к выяснению не мешкая. Башкин поначалу сказался честным христианином, но долго не выдержал, стал косить под психа: вывалил язык, заговорил на тарабарских языках, причем разными голосами.
    Когда он пришел в себя, стал каяться, что в бреду ему явилась Богоматерь и стала упрекать, что вроде ты, Матвей, в меня, Деву, веруешь, а единомышленников утаиваешь! Нехорошо, пора их сдавать!
    Башкин выдал ради Матери длинный список "литвинов", "латин", "заволжских старцев", подбивавших его на реформаторское мышление. Вот пункты башкинской ереси по следственному протоколу. Итак, заговорщики:
    1. Не считали Христа равным Отцу.
    2. Тело и Кровь Его называли простыми хлебом и вином.
    3. Церковью считали только собрание верных, а сооружения культовые признавали за ничто.
    4. Отвергали вообще все иконы, называли их идолами.
    5. Исповедь и покаяние почитали излишними: "не греши да не грешен будешь".
    6. Жития святых называли баснями.
    7. Вселенские соборы укоряли в системной коррупционности, "все они писали для себя, чтоб владеть всем".
    8. Наконец, св. Писание называли "баснословием", а Евангелия толковали вольно, ассоциативно.
    Тут вернулся с Юга царь, почитал протоколы и "содрогнулся душой". Пожелал поглядеть на преступников.
    - Так, не схвачены, государь...
    - Как, не схвачены?! Вы что тут?! Схватить немедля!
    Митрополит послал ребят во все концы. Улов оказался значительным. Царь велел еще Максима Грека пригласить из Сергиевой пустыни. Но Грек уперся, думал, его за башкинца держат. Пришлось Ивану лично писать к диссиденту, извиняться за испуг, приглашать экспертом.
    Следственные действия, очные ставки тянулись до осени. Процесс (специальный Собор) открылся в октябре 1553 года прямо в царских палатах в присутствии царя, его семьи, всего наличного боярства, епископов и архиепископов.
    Царь лично участвовал в дискуссии с еретиками и даже их "поборал по благочестию", но сознавались они туго. Тогда притащили книгу Иосифа Волоцкого против жидовствующих, и по ней легко нашли на подсудимых все признаки ереси. Получалось, башкинцы были новой ветвью жидовствующих. Все обрадовались такому прояснению, как вдруг вскочил член суда, епископ Кассиан Рязанский и стал заступаться за "своего" подсудимого, старца Исаака Белобаева. Изругал он и книгу Волоцкого. За это на ренегата пала "небесная казнь": у него отнялась рука, нога и язык, и пришлось ему уволиться с должности в монастырь на пожизненное лечение.
    Только эту измену избыли, как сразу новая притча. 25 октября 1553 года посреди беседы государя с митрополитом о надзоре за иконописцами вдруг "возвысил голос" дьяк Иван Михайлович Висковатый. Этот замечательный толстяк, фактический министр иностранных дел, увлекался литературой и прочей культурой, и тут проявил цензурную бдительность. Он прямо заявил, что нынешняя иконопись сплошь еретическая, провокационная, вредительская. Народ на Соборе зажался в борьбе с икотой. А дело было вот в чем.
    После пожара 1547 года в Кремле не осталось ничего жилого, а тем более, красивого. Для ремонта в Москву понаехало множество мастеров, в основном из Новгорода. Благовещенские попы Сильвестр и Симеон решили внести в евроремонт свежую струю и заказали живописцам не только иконы нового образца, но и дворцовую роспись со сценами из библейской жизни. Невиданные картины, - тем более, не в церкви, а в быту, - смущали консерваторов. Дьяк Висковатый заподозрил, что Сильвестр и Симеон - свидетели и доносчики по делу Башкина - сами не без лукавства. Померещилось чиновнику, что под "видимыми" образами в росписях скрываются латинские, а еще хуже - жидовские мотивы, нацеленные в подкорку доверчивых россиян. Своеобразный 25-й кадр.
    Тезис Висковатого был такой. В Библии Бог Отец и силы небесные прямо называются "невидимыми". Так, как их можно изображать?
    - А как же нам быть? Что на иконах писать?! - ошалело спросил митрополит.
    - А вы текстом, буквами пишите на иконе, что вот тут, в этом углу стоит незримо Бог Отец, а тут - Дух Святой, а тут - прочие ангелы. Пусть люди в эти места и молятся. Не может грешник видеть незримые силы небесные нечистым оком! Откуда вам вообще эти образа известны? С чего вы их срисовывали, раз они незримы?!
    Митрополит чуть не поперхнулся:
    - Саваофа в виде старца и Троицу в виде трех ангелов наблюдали святые праведники - пророк Даниил и праотец Авраам! По их... э... рассказам образа написаны древними святыми изографами!...
    - А, ну если, по рассказам, тогда конечно! Только это - иудейский Ветхий Завет! - а он уже "прошел и отложен"!
    - Не весь отложен! Христос, возносяся, поручил его апостолам. Те пересмотрели Ветхий Завет и кое-что убрали, а кое-что нам оставили! В том числе и пророческие видения сохранены, списаны художниками, подвизаемыми Святым Духом, то есть под его надзором!
    - Во как! - удивился Висковатый. Выходило, что один из ангелов Троицы, изображающий Святого Духа, - практически автопортрет!
    - Но вот, - не успокаивался Иван Михалыч, - в картине Сотворения Мира Христос изображен с крыльями, как простой, "служебный ангел"! Он что, махать ими, трудиться должен? Стройбат какой-то!
    - А это по пророчеству Исайи написано. Он так видел. Мы что, спорить будем?
    - А вот, распятие Христа: три раза Христос нарисован по-разному! С распростертыми ладонями, с расслабленными, со сжатыми в кулаки. Это что, трех разных пророков видения или как?
    - Это ты прав, Иван Михалыч. Только с распростертыми - правильно. Остальное, считай, мы уже велели перемазать.
    После этого Собор отлучил Висковатого от церкви за трехлетнюю агитацию в миру против новых икон. Не должен был гражданский болтать, где попало, а должен был идти с сомнениями в Церковь. Через пару недель Висковатый принес на собор письменное "Покаяние", и ему милостиво заменили исключение из партии на трехлетний испытательный срок. В первый год чиновник должен был по воскресеньям стоять на паперти и приставать к прихожанам с рассказами о своем преступлении. Второй год ему можно было заходить в церковь и молча слушать первую часть службы. В третий год - молиться полный сеанс, но без причастия. Впрочем, на карьерном росте Висковатого эти приключения не сказались, через 10 лет посреди Ливонской войны мы обнаруживаем его главой тогдашнего МИДа – посольского приказа.
    К концу "башкинского" Собора воцарилось миролюбивое настроение, Башкина и старцев-еретиков жечь не стали, приговорили к монастырской ссылке, так что все они выжили, а бывший игумен Троицы Артемий так и вовсе сбежал из Соловецкой обители в Литву.